Сайт наш профессиональный. И драматурга Ярославу Пулинович знает всяк сюда входящий уже практически как Э.-Э. Шмитта.
Всяк, да не всяк! Нас может кликнуть любой русскоязычный мира. И прочесть. Ну, и как обделить его знанием сюжета новой современной пьесы?
Да никогда!
Итак…
Она — новоиспеченная 75-летняя деревенская вдова. Мать/бабушка/прабабушка. Вне скорби. Покойный супруг — чудовище. Когда-то ее, девчонку, по случаю изнасиловал, обрюхатил, потом со страху женился. Ненавидел до самой смерти. Бил, унижал, гонял по морозу дезабилье, ну и всякое такое в посконном смысле. И она его ненавидела. Люто, но затаенно.
Как водится у простых русских женщин, терпела, хотя сама была по национальности немка. Из тех совсем наших-наших немцев, которых потом, во время ВОВ и после, каленым жгли железом. И родне ее, соответственно, досталось по полной традиционной советской программе.
Умер муж — героиня вздохнула с облегчением. И, вздохнув, тут же повстречала вдовца. Из городских. 72-летнего учителя географии, выдворенного с работы по случаю пенсионного возраста, остро переживающего разлуку с учениками в дачном своем убежище по соседству с Эльзой.
Знакомство/чувство.
Нечего зубоскалить. Настоящая вспыхнула меж ними любовь, которой плевать, 17 тебе или 75. Накрывает практически одинаково.
Сцена из спектакля.
Фото — Ю. Смелкина.
Финал у пиесы печальный: избранник, хоть и крепкий физически, но к слову чувствителен. Подкошен инфарктом. От злого-злого-злого монолога дочери героини, не принимающей старческой влюбленности. А затем добит до натуральной смерти «заботой» невестки-суки, не подпускающей к нему его Джульетту/Роксану/Татьяну/Наташу/ (подставляем любое имя из тех, кто про настоящую любовь).
И сыты, и целы при таком драматургическом раскладе решительно все. И волки, и овцы.
Овцы сыты в лице самого драматурга, худрука любого театра нашего бескрайнего Отечества, менеджмента любого театра нашего бескрайнего Отечества, кассиров театральных касс, зрителя. Причем сыты до отвала. Едой, как мне кажется, неприхотливой, не авторской кухней. С высоким содержанием глюкозы. Ярослава Пулинович считает, что ничего предосудительного, дурного в трогательности нет, что «чувствительно не значит слезливо». Ей, Ярославе, мила и удобна классическая драматургическая конструкция, к тому же есть живые прототипы — ее ближайшие родственники, живущие в глуховатой деревеньке.
Да, душевно. Всецело мелодраматично. Для семейного просмотра пожилых пар — идеальный вечерний выход в театральный свет))
Есть некоторое количество словесной безвкусицы, вернее — банальщины, вернее — какой-то окончательной безвоздушности. Проговоренность закругленными фразами про все: прошлую тягостную жизнь, нынешние надежды и проч., и проч. На фоне скромного, топчущегося на одном — в прямом и переносном смысле — действия.
Никуда, к сожалению, не деться от навязчивого телепривкуса: такое непритязательное кино показывают по федеральным каналам еженедельно в прайм-тайм. Его любят смотреть женщины 50+ и сразу обсуждать по телефону с приятельницами. Пьеса прекрасно отражает вкус страны, ее восьмидесяти шести процентов.
«Зоологий», знаете ли (артхаусный фильм Ивана Твердовского «Зоология»), много не бывает. «И слава Богу!» — слышу крик сограждан.
Целость волков обеспечена профессиональной сохранностью артистов. Тех, кому за 60. Тоскливыми глазами глядящих на крепких, много играющих сорокалетних коллег, на резвый и кудрявый молодняк. Личная драма постаревшего, маловостребованного артиста по силе накала чувств сравнима разве что со списанным на землю летчиком, для которого единственный кислород — небо.
Кто бы спорил: давным-давно не случалось Ларисе Леоновой сыграть большую, главную роль. Память хранит ее совсем другой: яркой, резковатой, может быть излишне громкой. Характерной, смешной. Здесь ее Эльза тиха, печальна, полна благороднейшего достоинства. Трудно представить, что рука мужа-мерзавца могла быть поднята на такую женщину. Ее внутренние несущие конструкции как будто не подпилены, не подточены несчастливой жизнью. Она душевно отдается соседу-географу, транслируя девчоночью чистоту, наивность, нетронутость. Новизна столь припозднившихся нахлынувших чувств сыграна максимально деликатно. И максимально мужественно она принимает потерю избранника. Василия Игнатьевича. В финальных репликах — металл. Жесткость во взгляде — молчаливая способность продолжать нести этот пресловутый крест. С русско-немецкой стойкостью… Или умереть.
Л. Леонова (Эльза), В. Матвеев (Василий Игнатьевич).
Фото — Ю. Смелкина.
Владимиру Матвееву (Василий Игнатьевич) как будто хочется быть мягче, круглее, чем мы привыкли его видеть. Эти старания видны. Но прорывается неукротимая силища, несмотря на тапочки и закатанные выше щиколоток брюки. Замечена легкая злинка в часто пылающих огнем глазах. Профессия учителя-географа будто надета на него случайно. Представить же его преподающим военное дело отставником — легко и органично. Иногда голос его поднимается до зловещеватого крещендо, заставляющего вспомнить сериальный энкавэдэшный матвеевский рык. Надо сказать, запоминающийся навсегда. Вопрос, что же тянет к нему Эльзу, — неуместен. Нина Александровна Рабинянц легко бы ответила: «Мужское начало»)))
Светлана Письмиченко (Ольга, дочь Эльзы), вначале размашисто простонародная, с шаблонными хабальскими интонациями, к середине повествования создает-таки образ посложней. Она просит мать не продавать родовой, отцом выстроенный, дом так, что на ум приходит Любовь Андреевна Раневская.
Дарья Циберкина (Даша, внучка Эльзы) — молода, свежа. Как сочный георгин. И бабушку любит!
Подруги Эльзы — Зинаида Михална (Елена Маркина) и Таисия Петровна (Лидия Ледяйкина) подчинены тексту.
Яркая характерность вкупе с яркой театральностью. Эти же составляющие — у подножья режиссерского столика Юрия Цуркану.
Художник Владимир Фирер предложил нам глядеть два полных часа на сбитые им на сцене однотонные деревянные скворечники. Их — разнокалиберных — более ста. И они —прекрасны. Иногда в них одновременно зажигаются огоньки, и они отчаянно ими моргают. Избыточность не давит, напротив, каким-то волшебным образом дает ощущение воздуха. От скворечников не оторвать взгляда. Домики, деревенский погост, птичья неустроенность, главный герой, как скворец, прилетевший к героине и вскоре отлетевший, —таков диапазон прочтения метафоры. Есть у Фирера и часы с кукушкой. Пару раз она издает звук. Но образ кукушки не раскрыт режиссером. Ружье не выстреливает.
Спектакль на Малой сцене заканчивается раньше того, что идет на Большой. На Большой в тот вечер играли «Три сестры» Юрия Бутусова.
Там давали авторскую кухню…
ЕЛЕНА ВОЛЬГУСТ